心臓捧げよ!
В наушниках - нескончаемый микс из гитары и барабанов. Они всегда спорят, всегда соревнуются, и при этом звучат настолько гармонично, что представить их себе по отдельности даже в голову не приходит. Это - устоявшийся канон, классика отношений, немного банальности и просто великолепное звучание.
В голове - куча-мала из странных размышлений и образов. Какие-то обрывки фраз, вгрызающихся в сердце ранящими осколками, какие-то громкие-то слова, полные лицемерия. Чьи-то сны, рассказанные утром, сидя с телефоном в руках. Чужая память, чужая вера, чужая любовь. Вихрь бесконечности, называющийся жизнью. Нажать на кнопку стоп, вытащить старую кассету и, размотав ленту, вырезать по кусочкам - горечь, боль, слёзы, чтобы потом склеить остатки во что-то большое, солнечное и светлое. Что-то такое, на что потом будешь смотреть и улыбаться, лелея в сердце тепло тех, давно прошедших дней.
В сердце - огромный снежный ком, ухнувший туда с последним ударом часов. Немного холода, энное количество ударов в минуту и орган, пытающийся чувствовать. Сделать бы большую чашку горячего кофе, да прижать к груди: пускай тает, отогревается теплом, сделанным дрожащими руками. Сумбурные ощущения, странные, даже пугающие в момент осознания. Надо заплакать, но играть не перед кем. Для себя надоело. Театр одного актёра - какие-то улыбки, слова, флирт. Романтика, мимолётные объятья, обещания шёпотом, прямо в губы, чтобы запомнить, не дать забыть, выжечь калёным железом на самом сердце, грозясь убить жаром чувств. С завидным упорством пытаться понять, осмыслить и в страхе этого самого момента бежать вперёд, не оглядываясь, только порой останавливаясь, чтобы перевести через чур быстро сбившееся дыхание. Прибежав домой: долго сидеть на подоконнике, подтянув колени к груди, и кутаться в тонкий клетчатый плед, изредка растирая замёрзшие, ничего не чувствующие пальцы. С первым рассветным лучом: кричать громко-громко, выплёскивая эмоции, освобождаясь от оков, рваться на свободу и надеясь наивно, почти по детски, что никогда не придётся давать ответ и любить можно действительно всех.
В голове - куча-мала из странных размышлений и образов. Какие-то обрывки фраз, вгрызающихся в сердце ранящими осколками, какие-то громкие-то слова, полные лицемерия. Чьи-то сны, рассказанные утром, сидя с телефоном в руках. Чужая память, чужая вера, чужая любовь. Вихрь бесконечности, называющийся жизнью. Нажать на кнопку стоп, вытащить старую кассету и, размотав ленту, вырезать по кусочкам - горечь, боль, слёзы, чтобы потом склеить остатки во что-то большое, солнечное и светлое. Что-то такое, на что потом будешь смотреть и улыбаться, лелея в сердце тепло тех, давно прошедших дней.
В сердце - огромный снежный ком, ухнувший туда с последним ударом часов. Немного холода, энное количество ударов в минуту и орган, пытающийся чувствовать. Сделать бы большую чашку горячего кофе, да прижать к груди: пускай тает, отогревается теплом, сделанным дрожащими руками. Сумбурные ощущения, странные, даже пугающие в момент осознания. Надо заплакать, но играть не перед кем. Для себя надоело. Театр одного актёра - какие-то улыбки, слова, флирт. Романтика, мимолётные объятья, обещания шёпотом, прямо в губы, чтобы запомнить, не дать забыть, выжечь калёным железом на самом сердце, грозясь убить жаром чувств. С завидным упорством пытаться понять, осмыслить и в страхе этого самого момента бежать вперёд, не оглядываясь, только порой останавливаясь, чтобы перевести через чур быстро сбившееся дыхание. Прибежав домой: долго сидеть на подоконнике, подтянув колени к груди, и кутаться в тонкий клетчатый плед, изредка растирая замёрзшие, ничего не чувствующие пальцы. С первым рассветным лучом: кричать громко-громко, выплёскивая эмоции, освобождаясь от оков, рваться на свободу и надеясь наивно, почти по детски, что никогда не придётся давать ответ и любить можно действительно всех.